Одним из принципов русской орфографии является дифференцирующий. Он охватывает небольшое число слов, точнее, их пар, которые относятся к разным типам омонимов.
Данный критерий отражает стремление разграничить единицы, которые, имея разные значения, звучат совершенно одинаково, с помощью различных графических средств.
А значит, дифференцирующий принцип находится в тесной связи прежде всего с морфемным и грамматическим основаниями.
Так, пара ожёг – ожог представляет собой омоформы, относящиеся к различным частям речи. В таком случае разграничение на письме соответствует грамматическому принципу: гласная буква е пишется в глагольных формах, о – в субстантивных.
Есть случаи типа балл– бал. Здесь нет противопоставления по морфологическим значения. Однако для орфографии важно, чтобы часть слова имела постоянный план выражения в письменной форме. На этом настаивает основополагающий для русского правописания морфемный принцип. При этом с целью отражения различий в лексическом значении звуковые составы морфем, совпадающие в устной речи, на письме передаются по-разному – дифференцированно.
Для дальнейшего изложения важно запомнить, что способ отражения различий в плане содержания обусловлен исключительно наличием и количеством графических возможностей для фиксации одинаковых звукомплексов. Распределение графем, отражающих совпадающие звуки, произвольно – его следует запоминать. См., например компания – «группа лиц, проводящих время (рабочее и свободное) вместе» и кампания – «деятельность, которая осуществляется в определенный период и нацелена на решение конкретных задач».
В отличие от русского языка, где принцип орфографического расподобления весьма ограничен, церковнославянский язык предлагает множество правописных дифференциаторов, которые охватывают и семантические, и в еще большем объеме грамматические различия.
Введение дифференцирующего принципа в богослужебную письменность, которая, как известно, являлась неотъемлемой часть русской языка и сыграла в его развитии значительную роль, началось в период второго южнославянского влияния – во второй половине XIV – начале XV вв. Внедрение в письменные тексты и кодификация в грамматических руководствах произошли во времена книжной реформы Патриарха Никона (1652-1658), окончательно закрепившись после выхода в свет в 1751 году Елизаветинской Библии.
Итак, для снятия лексической омонимии, которая, надо сказать, касается мизерного количества пар слов, в церковнославянском языке используются дублетные буквы[1] : (юс малый – я), (и восьмиричная – и десятиричная), (он узкая – омега).
Например:
В последних примерах наряду с буквой в дифференциации участвует и ударение, о чем будет сказано ниже.
Если обратиться к омоформам, то можно обнаружить, что в церковнославянской орфографии ни одна из них не остается без графического маркирования. Оно, в целом ряде случаев способствуя адекватному пониманию смысла текстов, охватывает все самостоятельные части и все формоизменительные типы.
Говоря о склоняемых словах, легко сформулировать такой принцип: в случае если формы единственного и двойственного, множественного числа звучат одинаково, они нуждаются в обязательном графическом разграничении. Анализ изменительных парадигм показывает, что такой дифференциации подвержены почти все плюральные и дуальные формы.
Исключением у существительных будут, пожалуй, только никогда ни с чем не совпадающие дательный-творительный падежи двойственного числа, предложный падеж множественного числа.
Ниже перечислены случаи, в которых ради избежания грамматической омонимии приводится в действие дифференцирующий принцип. Главнейшими его механизмами выступают дублетные буквы (есть узкая – есть широкая), . Если возможности для их замены нет, тогда используется изменение острого или тупого ударения на облеченное (при этом надо помнить, что, по правилам церковнославянского правописания, буквы приставок не принимают участия в расподоблении)[2].
Например:
Кроме того, маркером Р.п. мн.ч. у существительных выступают окончания и с буквами омега и есть широкая:
Аналогичным образом осуществляется разграничение омоформ согласованных частей речи: прилагательных, неличных местоимений, порядковых числительных, причастий. Данные механизмы не касаются дательного-творительного падежей двойственного числа, творительного, предложного падежей множественного числа. См.:
Также у согласованных частей речей принято различать конечные буквы флексий родительного и винительного падежей единственного числа мужского и среднего родов – с помощью и соответственно:
Та же орфографическая ситуация с указанными падежами возникает у личных местоимений 3 лица единственного числа:
.
А во множественном числе эти формы различаются с помощью острого и тупого ударения:
Этим же способом дифференцируются и другие формы местоимений. Например:
Помимо перечисленных, для анализируемой части речи действительно и такое дифференцирующее правило: у возвратного и личных местоимений 1 и 2 лица в окончании родительного падежа пишется есть узкая, винительного – есть широкая,дательного и предложного – ять. При этом отдельного замечания требуют последние формы: в них флексийная графема отражает этимологический звук, тогда как в двух первых она является исключительно орфографической приметой:
Отдельного разговора заслуживают способы графического различия форм тех слов, основы которых заканчиваются на шипящие и [ц] и относятся к смешанной разновидности.
В данном случае необходима замена букв на еры – в окончаниях:
Сходные явления наблюдаются у существительных:
Довольно частотна для слов, относящихся к смешанному типу, дифференциация с помощью букв
Очевидно, правописная своеобычность в перечисленных случаях имеет фонетико-этимологические корни, ведь означенные звуки были исконно мягкими и отвердели в истории русского языка довольно поздно.
Критериям дифференцирования – чрезвычайно специфичным – подчиняется написание и некоторых глагольных форм.
Так, в окончании 1 лица множественного числа настоящего (будущего простого) времени глаголов должна быть буква – ъ, а краткой форме именительного падежа единственного числа мужского рода страдательного местоимения – ерь ():
Если же нужно четко указать на то, что в тексте фиксируется форма 2 лица настоящего (будущего простого) времени, то есть извъявительного, а не повелительного наклонения, то происходит перенос ударения из середины слова на самый его конец.
Надо отметить, что в случае с глаголами и причастиями графические различители все же сопряжены с разницей в произношении.
Наконец, церковнославянский язык не оставляет шансов на ошибочное определение таких частей речи, как краткое прилагательное, страдательное причастие среднего рода и наречие, побуждая писать их с конечными соответственно.
Например:
Активное использование в церковнославянском языке разнообразных графических средств для расподобления грамматических форм и преодоления лексической омонимии служит несомненным свидетельством того, что орфография таит в себе богатейшие ресурсы и что ее принципы на разных этапах исторического развития языка могут иметь разный удельный вес.
Лариса Маршева
8 февраля 2013 года
[1] Подробнее о дублетных буквах см.: Маршева Л.И. Из истории русской графики и орфографии: дублетные буквы// Русский язык в школе и дома. 2008. №10. С.6-8. [2] Церковнославянской диакритике, в том числе и ударениям, посвящена заметка: Маршева Л.И. Из истории русской графики и орфографии: диакритические знаки// Русский язык в школе и дома. 2009. №11. С. 4-6.
«ЧИТАТЬ НУЖНО С КАРАНДАШОМ В РУКЕ» Беседы о русской литературе (+ВИДЕО)
Сайт Сретенской духовной семинарии предлагает читателям цикл бесед о русской словесности и культуре с профессором Александром Николаевичем Ужанковым, теоретиком и историком литературы и культуры Древней Руси, преподавателем Сретенской семинарии, проректором Литературного института им. Максима Горького.
